«… На полном ходу танк старшины Найдёнова ринулся на вражескую
батарею, смял четыре пушки и три миномёта. Тяжёлый удар потряс
старшину…»
Из письма генерала А.Егорова, хранящегося в Прохоровском музее
боевой славы.
Потерпевший под Москвой
И на Волге пораженье,
В этом танковом сраженье
Враг особенно был злой.
Тыща двести танков!.. Пыль
С кровью смешана, с угаром.
С каждым грохотом-ударом
В небеса взлетал ковыль.
Воздух бешено порол
Вой «катюш» мотивом смертным.
В боевом порядке первым
Старшина машину вёл.
Ни на пядь нельзя назад.
Вдруг – удар! На силу – сила…
И танкиста ослепила
Тьма внезапная в глазах.
А за тьмой – враги, враги…
Осознать не всё успевший,
Вёл свой танк танкист ослепший,
С болью стиснув рычаги.
Месть священна и крута,
Хоть глазницы кровью плачут.
И казалась самой зрячей
Для врага машина та.
Мчался танк сквозь рёв и свист
С грозным, яростным размахом,
Словно видел над рейхстагом
Красный флаг слепой танкист.
10.
Свой ритм
Нарушила природа
И в этом
Не ее вина.
Четыре года
Время года
В стране моей одно -
Война...
11.
«Со всех участков белгородского направления поступают сообщения о
том, что наши бойцы и командиры ведут самоотверженную борьбу с
противником… Лётчики Н-ской гвардейской части сбили 156 немецких
самолётов… Лётчик гвардии лейтенант Горовец встретился в воздухе с
группой немецких самолётов…»
Из оперативной сводки Совинформбюро 13 июля 1943 года.
Вовремя,
Без опозданья,
Закон у войны суров,
Выполнившее задание,
Шло звено «ястребков».
Нынче везло им крупно –
Ясен был свод небес.
Был, замыкавшим группу,
Лейтенант Горовец.
Зная врага повадки,
Смотрит не только вперёд.
Сзади, из-за посадки,
«Юнкерсов группа прёт.
«Фрицы», - в эфир сказал он, -
«Первый», ты слышишь? нет?»
Но, как назло отказала
Рация в тот момент.
Гулко в висках стучало:
«Что ж, против всех – один!»
И – на куски для начала
Одну из вражьих машин.
«Ах ты, фашист проклятый!» -
Лётчик гашетку жал.
Пятый…
Шестой…
Девятый
«Юнкерс» сбитый пылал.
Снова враги сомкнулись…
Кончился боезапас.
Справа под боком – «юнкерс»,
«Фоккер» - у самых глаз.
Молнией мысль мелькнула:
«Выход один – таран!»
… Вдруг самолёт взметнуло.
Взрыв!
Тишина…
Туман…
Вовремя,
Без опозданья,
Выполнив долг святой,
Без одного с заданья
Группа пришла домой…
12.
Что о войне я нового скажу?
Какую службу словом сослужу
Её ли огневому рубежу,
Её ли полевому блиндажу?
На те слова мне не даны права,
Ведь я рождён в году сорок седьмом,
Когда послевоенная Москва
Ещё чернела в пепле фронтовом.
Я в люльке неподвешенной пищал –
Крюка стального не было у ней.
Вождь недостаток стали возмещал
Стране одной фамилией своей.
Шёл недород блокадой на народ,
Лишённый всех запасов на войне,
И старики сидели у ворот
Изб, не отстроенных ещё вполне.
И ни гвоздочка в скобяных ларьках,
Хоть на Руси углы все в «лапу» сбей.
И хлеба – кот наплакал! – в деревнях,
И сушь сгубила золото полей.
И не моя, наверное, вина,
Что в люльке навевала забытьё
Мне не война… А какова она –
Всем детством я почувствовал её…
13.
«В 1939 году я был призван в армию. Провожала меня девушка,
хороший мой товарищ. Но по воле случая мы потеряли друг друга из
виду и встретились только на войне…»
Из автобиографии белгородского поэта-фронтовика Константина
Мамонтова.
Кутаясь в кургузое пальтишко,
Детского отчаянья полна,
С юным и застенчивым парнишкой
Вышла попрощаться и Она.
В шуме довоенного вокзала
Горько ощущалась тишина.
Только их надежды разбросала
Пó свету жестокая война.
Мачехе-судьбе не повинуясь,
Верил он в несбыточность почти.
Письма с той девчонкой разминулись,
С нею разминулись и пути.
Смерть с войной в соседстве неизбежном,
Но и жажда жить вдвойне сильней.
И таил солдат в себе надежду –
Встретиться с надеждою своей.
От роду в рубашке был он, что ли?
Смерть щадила путь его земной,
Но в бою однажды, в чистом поле,
Ранен был он на передовой.
Падал он под залпы батареи,
А когда очнулся – тишина.
- Жив, - услышал, слуху не поверив.
И склонилась над бойцом Она.
Выдюжил солдат, стерпел все боли,
Смертный бой он выдержал с судьбой,
Ведь случилось так, что с поля боя
Вынесла его сама Любовь.
Видел он опять, как видел прежде,
Детское сияние очей.
И сбылась, сбылась его надежда –
Встретился с надеждою своей.
14.
«Ни в чёрта и ни в бога
Не верим друг с тобой…»
Военная дорога
Да дым пороховой.
Закончили до срока
Друзья свой путь земной.
Ни чёрта и ни бога –
Лишь дым пороховой…
15.
«Батарея 76-мм артиллерийских орудий, которой командовал гвардии
капитан Андрей Попов, во время Курской битвы принимала участие в
освобождении его родного села Сажное Яковлевского района…»
Из рассказа старого артеллириста.
- Бой уходил на запад,
Выжжены степь и луг.
Трупный угарный запах
Ветер носил вокруг.
Здесь, посреди июля,
Выжившая едва,
Шею себе свернула
«Мёртвая голова».
«Тридцатьчетвёрки» валом
Мчались в густой пыли.
Всё, что броску мешало,
Стёрли с лица земли.
… Дыма пройдя завесу,
(Бой лишь на миг умолк),
Вышел к опушке леса
Артеллерийский полк.
День подходил к закату,
Время к победе шло.
Слышим слова комбата:
«Братцы, моё село…»
И, обступив комбата,
Глаз не сводя с села,
Будто в чём виноваты:
«Ну, - говорим, - дела…»
С криком «ура-а!» пехота
Круто взяла подъём,
Но поредела рота
Скошенная огнём.
Смотрит комбат нам в лица,
Взгляд напряжённо-лют:
«Братцы, из дома фрицы,
Где я родился, бьют…»
И уже на изломе,
Голос его не свой:
- Огонь!
(По родному дому!)
- Огонь!
(По земле родной…)
Позже с моим комбатом
Брали мы много сёл,
С ним я, как с кровным братом,
Аж до Берлина шёл.
Внемля Победы грому,
Помнил всегда тот бой:
- Огонь!
(По родному дому!)
- Огонь!
(По земле родной…)
16.
«В лагере, находившемся в доме № 6-8 по улице Комсомольской
(теперь ул. Коммунистическая), ежедневно умирало от голода,
массового избиения и расстрелов до 50 человек… Расстрелянных и
умерших от голода складывали на повозки, впрягали по 20 человек
военнопленных и под конвоем фашистов вывозили на кладбище в Дальний
парк. Когда вывозили со двора трупы, то кровь расстрелянных орошала
дорогу…»
Из акта комиссии Белгородского городского Совета депутатов
трудящихся от 10 сентября 1943 года «О злодеяниях и расправе
немецко-фашистских оккупантов с военнопленными в белгородских
лагерях».
В Белом городе дни темнели
С чёрной свастикой у дверей.
Выводили здесь на расстрелы
Неповинных ни в чём людей.
Кровью мать-земля пропиталась
Сыновей своих, дочерей,
А дожить им всем так мечталось
До победных дней поскорей.
Сколько лет прошло?! – сердце стынет,
Хоть в цветении все сады,
Ведь не смыты – нет! – и поныне
Страшных лет кровавых следы.
В Дальний парк иду – людям близкий,
И молчу в его тишине.
Шпиль высокого обелиска
Мне напомнил вновь о войне.
Я смотрю вокруг – что случилось?! –
Маки алые зацвели,
А мне кажется – просочилась
Кровь погибших всех из земли…
17.
Молодая вдова над могилой родной причитала:
“Дай-то Бог, чтоб земля легким пухом на милом лежала,
Спи спокойно, родной, - безутешно она голосила, -
Сколько вдов на земле, не нашедших любимых могилы?”
Молодая вдова над могилой скорбела о павших:
“Сколько есть матерей, в ожиданье до смерти уставших,
Сколько девичьих слез, сколько боли в судьбе нашей скорбной,
Чтоб родная земля оставалась счастливой и доброй?!”
Молодая вдова над могилой у Бога просила:
“Пусть воскреснет в душе безвозвратно ушедшая сила,
Пусть для тех, кто погиб, кто навеки остался солдатом,
Вечный вспыхнет огонь и рассветов земных и закатов.”
Молодая вдова над могилой в слезах причитала:
“Дай-то, Бог, чтоб земля после нас больше горя не знала...”
Дай, Бог... Дай, Бог... Дай, Бог...
18.
Вдоль дороги травы
И хлебов стена,
Поле русской славы –
Наша сторона.
Защитили Правду
В битвах мы не зря.
Над водой Непрядвы
Мирная заря.
Танковое поле,
Дней кромешный ад.
Здесь народам волю
Отстоял солдат.
И в сраженье новом
Русь была сильна
Полем Куликовым,
Днём Бородина.
Дружно зреют вишни,
Близится июль,
И давно не слышно
Свиста мин и пуль.
Но шумят дубравы
И цветут луга,
Поле русской славы –
Курская дуга.
19.
Не надо слёз и слов не надо лишних,
Ещё не все задачи решены.
Не надо, как о мёртвых, о погибших –
В священные минуты тишины..
Обочь дорог от Волги до Берлина,
Вовек не помышлявшие о зле,
Они лежат в земле своей родимой
И в не родимой горестной земле.
Мы жизнью им обязаны до гроба.
И, не теряя вечного родства,
Скорбит о них спасённая Европа,
Склонилась непреклонная Москва.
В бушлатах и шинелишках потёртых
Солдаты шли в бессмертный свой запас.
… Не надо о погибших, как о мёртвых –
Они, как прежде, защищают нас.
20.
Неужто планета увянет,
И мы запоздало поймём,
Что скоро то время настанет,
Когда и не будет времён?
Неужто вершина познанья –
Низина с нейтронной золой,
Когда потеряет названье
Всё то, что зовётся землёй?
Неужто леса и поляны
Кровавым дождём оросим,
И громы последние грянут,
Как будто бы сто Хиросим?
Неужто в безмолвии лета
Исчезнет из речек вода?
Неужто увянет планета
И солнце зайдёт навсегда?
А небо искрится лазурью,
Не зная того наперёд,
Что чёрною тенью безумье
По белому свету идёт…
21.
Букет гвоздик в поклоне низком
Лёг на гранит с букетом роз.
Зелёных елей обелиски,
Почётный караул берёз.
Минуту оба помолчали
И руки юные сплели,
Цветы вослед им замерцали
Зарницами самой земли.
И взвился над священным прахом,
Над скорбным свитком на плите,
Как флаг когда-то над рейхстагом,
Огонь немыслимой отваги
В своей суровой чистоте!..
22.
И вновь я думаю о доле,
О боли родины моей.
С платформы «Танковое поле»
Смотрю на солнечность полей.
Смотрю на братские могилы,
Что в центре каждого села.
Какая жизненная сила
На этом поле полегла?!
Смотрю на контур танка чёрный,
Смотрю на красный цвет куста –
И понимаю очень чётко,
Что победила правота.
Покуда войны есть и боли –
Надеждой светит мне во мгле
Платформа «Танковое поле» -
Платформа мира на земле.
Владимир Молчанов
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей
нашего портала: ""
